Мёртвое дерево

Скажите честно, положа руку на сердце, вы верите в чертей? А в домовых? А что в лесной глуши живёт кикимора, а на болоте — леший? Вам смешно? Вот и мне было смешно. До того самого дня, когда… Впрочем, расскажу всё по порядку. С самого начала.

В группе нас было восемь. На вокзале, в сутолоке и мельтешении множества людей, восемь человек с рюкзаками выглядят как полноценная группа. Или, если хотите, компания, но мы себя считали все-таки группой: у нас имелся чётко обозначенный маршрут, имелся и руководитель – Сашка Мазов. Словом, на привокзальной многолюдной площади мы смотрелись вполне презентабельно.

Иное дело в лесу. Затерявшаяся в лесных дебрях, через которые пролегал наш тогдашний маршрут, группа из восьми человек стала маленькой и одинокой. Мы порядком устали, продираясь сквозь заросший трещобником лес.

На нашем пути встречались просеки, горячие от солнца и буйно заросшие высокой травой, в которой пряталась обжигающая крапива (тоже, кстати, высоченная). Здесь стоял тяжелый, давящий аромат нагретого солнцем разнотравья, от которого голова немедленно начинала болеть, и такая наваливалась тяжелая духота, что и не сунешься на просеку! Ну их, эти просеки. Мы лучше лесом как-нибудь… Там хоть не жарко.

Идти было тяжело, и мы здорово устали. И тут нам повезло: попалась на пути тропка, которая была хорошо утоптана, и что самое главное – вела в нужном нам направлении! После лесного труднопроходимого азимута идти по ней было – сплошное удовольствие, и группа вольно растянулась на лесной извилистой дорожке. Утихшие было разговоры возобновились, слышались шутки и смех. Мы воспрянули духом и прибавили скорость.

Над нашими головами качали верхушками гигантские ели. В лицо дышало холодом из глубоких непросыхающих бочажин, пахло болотными травами и мятой. Но нам болото нипочём, под ногами у нас крепко сбитая тропка, а у Саши в рюкзаке компас и карта-«двушка» (масштаб в одном сантиметре два километра), и он ориентируется по ней, как настоящий следопыт! С Мазовым в лесу не заблудишься, а на станцию он умудряется приходить за пятнадцать минут до электрички!

Хороший сегодня маршрут, красивый. И безлюдный. Обычно на маршруте мы переходим бесчисленные дороги – шоссейные и грунтовые, иногда – рельсовые узкоколейки. Проходим мимо деревень, утопающих в пышных черемухах и сиреневых кустах, пересекаем дачные участки – с аккуратно подстриженными лужайками, полосатыми тентами и плетёными садовыми креслами, в которых отдыхают от трудов праведных дачники.

Туристы со времён «Рабыни Изауры» зовут дачников фазендёрами – через «е» и «ё» (русский вариант испанского гордого «фазэндэйро» звучал гораздо приземлённее, но тут уж ничего не поделаешь). Со своей стороны, дачники величают туристов бездельниками и никчемушниками: они целыми днями трудятся, работают, а туристы без толку по лесам мотаются, только ноги зря «ломают». Такой вот – «обмен любезностями».

Но сегодня всё иначе. День уже клонится к вечеру, а на нашем пути – ни дач, ни сёл, ни деревень. За весь день только одну дорогу перешли, да и та без машин, словно вымерла! Вот в какую глухомань завёл Сашка группу… Собственно, группы уже нет – все идут кому как вздумается, по двое, по трое, по одному… Сашку вообще не видать.

Мы с Серёгой шли последними, то и дело наклоняясь за земляникой, густо растущей вдоль тропинки. Некому здесь её собирать – и земляника вызрела до малиново-бордового цвета. Поедая землянику, мы неспешно придвигались по тропинке, поминая группу добрым словом (вот дураки-то, все ягоды нам оставили, мимо пробежали!). Неожиданно лес расступился, и тропинка выбежала на широкую поляну.

На поляне, сняв рюкзаки, отдыхала наша труппа. Собственно, это была не поляна, скорее – пустошь. Ни кустов, ни цветов, одна болотная трава с острыми как лезвия стеблями. Посреди поляны стояло суковатое дерево – мёртвое, без единого листочка. Оно протягивало к небу чёрные укрючливые ветки – словно искорёженные артритом пальцы.
Да это же болото! Высохшее болото, — сообразила я, — потому и не растёт ничего, одна осока. Вот и дерево не выдержало, умерло. Мы стояли, не в силах отвести глаз от мёртвого дерева, словно сошедшего со страниц русских народных сказок – таким оно казалось страшным, с раздвоенным узловатым стволом и причудливо торчащими чёрными ветками – того гляди схватит!

Даже лес держался от него подальше, словно чего-то боялся: раздался вширь, расступился метров на 30-40 – и опасливо обойдя заколдованное дерево, вновь сомкнулся стеной, и там, впереди, исчезала в зелёном коридоре наша тропинка.

– Сейчас Яга прилетит. В ступе! – озвучил мои мысли Серёга. Все засмеялись. Смех звучал как-то странно, словно кому-то не по душе пришлось наше здесь появление и наше веселье. Нам словно давали понять, что смех здесь – неуместен, и мы это почувствовали. И стояли не шелохнувшись, словно чего-то ждали.

– Чего стоим? – не выдержал кто-то из нас.

– Молчи, слушай…

Группа стояла, словно и впрямь ждала чего-то. Мне стало не по себе. Да что там не по себе, страшно стало! Тишина казалась какой-то нехорошей: ни шороха шагов, ни шелеста травы – ни звука! Эта мёртвая тишина пугала. И одновременно завораживала. Словно кто-то незримый коснулся моего сердца ледяной рукой и не отпускал, держа осторожно, но цепко – не вырвешься!

Внезапно тишину разорвал издевательский смех: «Хи-хи-хи! Хи-хи-и-и-и! И-их –хи-хи-хи-хи-хи-хи… хи-хи-хи…»

– Что это? Дерево так скрипит? – спросил кто-то из нас. Но никто ему не ответил.

Мы молча уставились на дерево. Никто из нас никогда не слышал, чтобы деревья так скрипели. Да и с чего ему скрипеть? Мы здесь минут десять уже стоим, что же оно раньше молчало, думала я. – Нет, здесь что-то другое…

– Никогда не слышал, чтобы дерево так скрипело, — сказал вдруг Серёга. – Словно смеётся кто-то.

Пока он говорил, дерево молчало. Но как только Серёга замолчал, раздалось короткое «хи-хи». И через паузу: «Хе-хе-хе-э-э!»

–Ой! – вскрикнула Леночка. – В ответ смех раскатился трелью: «Иии! Хи-хи-хи-хи-иии!»

Скрипучий пронзительный голос раздавался, казалось, прямо из чёрного мёртвого ствола. Но дерево – не шевелилось. Не дрогнула ни одна ветка. И ветра – не было! А голос всё смеялся – сначала осторожно, потом смелее, и скоро кто-то невидимый вовсю заходился смехом, то надсаживаясь старчески скрипучим горлом, то рассыпаясь трескучими горошинами: «Хе-хе-хе! Хи-хи-хи! Эх-хе-хе! Эх-ххх! Их-ххх!»

Мы потрясённо молчали. Я вдруг почувствовала, как ноги понемногу сковывает сырой неприятный холодок.

– Гиблое место, – озвучил общие предположения Саша. – Сухое болото. Говорят, в таких местах, вдали от людского жилья, лешак живёт. В таких вот деревьях. И если набредёт на такое дерево одинокий путник – охотник ли мимо пройдет, грибник ли заблудится, – лешак хохотать примется. Человек удивится, остановиться послушать. А Лешему только того и надо! Никуда теперь от него не деться, не уйти – закрутит его Леший, заведёт в дебри лесные, в топь болотную. И сгинет человек, как не был… Скучно ему на болоте одному, вот он и развлекается, – пожалел Лешего Саша.

– Пожалел волк кобылу: ставил хвост да гриву, – подытожил Серёга. И дерево откликнулось: «Хехе. Хе-хе-хе».

– Но нас-то много! Нас не закружишь, у нас карта есть. И компас! – сказал дереву Саша. Скрипучий смех неожиданно смолк – Леший надолго задумался. Мы ждали. Но дерево молчало.

– Да ерунда это! Ствол рассохся, деревяшки друг о дружку трутся и скрипят, — убедительно втолковывал нам Женька Маврин (пожалуй, слишком уж – убедительно).

– Да ветра-то никакого нет. И не было! – возразили Женьке. – И не скрипело оно вовсе! Только когда мы близко к нему подошли, тогда и началось… это.

— А когда заговорили, оно и заткнулось! Ребята!! Оно смеётся только когда все молчат! – потрясённо выдала Леночка Брянцева, первая в группе насмешница и болтушка. На сей раз она говорила серьёзно, без улыбки.

А чего ж оно замолчало?

– Это Сашка его напугал, – прыснула Леночка. – Такую речугу толканул, чертям тошно стало… У нас, говорит, компас есть! – давясь от смеха, с трудом выговорила Леночка. – Ещё карту достал, Лешему показывал…

– Ага, ага! Нас, говорит, не догонишь, — припомнили Саше «благодарные» туристы. – Запугал беднягу Лешего, навтыкал ему, мало не покажется… Вот он и молчит, переваривает.

–Хи-хи, – согласился Леший и надолго замолчал. А мы всё стояли, не в силах уйти, словно зачарованные неведомой магией этого места.

– Не нравится мне здесь. Жуть берёт. И темнеть уже начинает… Пошли, ребята, нам ещё километров пять топать, до шоссейки, – предложил Саша.

– А от шоссе сколько километров? – спросила его Леночка.

– Несколько.

Все, кроме Леночки, рассмеялись. И пошли гуськом по тропинке за Сашей.

Мы с Серёгой переглянулись. Я притворилась, будто ищу что-то в рюкзаке. А Серёга сделал вид, что меня ждёт. Вот последний турист скрылся из виду – и мы остались на поляне вдвоём. Дерево молчало. Но когда затихли вдали голоса наших товарищей, снова раздался нечеловеческий смех. В нём явственно слышались торжествующие нотки: Лешему нравилось, что мы с Серёгой остались вдвоём. Двое – это не восемь, с двумя он справится. «И чего стоят, дурачьё? Не торопятся, сами в лапы просятся! Ох-хи-хи! И-хи-хи! Хах-ха-ха!» – радовался Леший.

Ветра по-прежнему не было, но трава на поляне вдруг зашелестела – громким сухим шелестом, словно шептала о чём-то, предупреждала – о чём-то. Так не может шелестеть… трава! – подумала я. И вдруг дико заорала: «Подождите! Не уходите!» — и со всех ног рванула по тропинке к лесу. Серёга бежал за мной, громко бухая сапогами…

Группу мы догнали через пять минут и молча пристроились позади, загнанно дыша и поминутно оглядываясь. Саша, пропустив группу вперед, задержался, и когда мы поравнялись с ним, спросил: «Вы чего?»
– Ничего! – дружно ответили мы с Серёгой.

Саша с сомнением покачал головой – «Ничего. А глаза-то какие у вас! А чего это вы оглядываетесь? Вы же последние, сзади нет никого».

Я хотела сказать Саше, чтобы он не выдумывал про глаза и всё остальное, но посмотрела на Серёгу… и промолчала. Сашка, как всегда, прав: глаза у Серёги прямо-таки вылезали из орбит и взгляд был – диковатый. Наверное, я выглядела не лучше. Поэтому возражать Саше не стала и, отвернувшись, постаралась придать своему лицу осмысленное выражение.

За окнами электрички убегали назад поля, посёлки, полустанки. Стемнело, и сопровождая нас, над полями и перелесками катилась желтым мячиком луна. Электричка была дальняя, она со свистом приносилась мимо платформ, не останавливаясь почти нигде, и так же стремительно летела за окнами луна…

– А слабо – ещё разок вернуться на то место, одному? – выдал Женька Маврин (он всегда так – выдаст что-нибудь, сразу и не ответишь!). И как всегда, все задумались…

Я отдавала себе отчет в том, что случившееся с нами имеет простое и понятное объяснение: дерево на болоте высохло, ствол расслоился и его части тёрлись друг о друга, издавая напоминающие смех звуки. Плюс «классические» декорации к фильму ужасов: пустынная поляна, черные корявые ветки, тянущиеся к небу. Безлюдье. Безмолвие. Остальное довершило наше воображение…
Я вдруг подумала, что не согласилась бы на Женькино предложение даже за миллион! По коже пробежали мурашки. Бр-р-р-р! Перекреститься хочется!

– А он силён! Восьмерых не испугался! — сказал Саша.

– Ага, не испугался — пока все в тряпочку молчали. А когда заговорили – он и затаился! – не согласилась с Сашей Леночка Брянцева. – Значит, все-таки испугался!

– Да ты как рот откроешь – тебя не только леший испугается, тебя кикимора болотная не переспорит! (Это Женька, ему бы только посмеяться…)

– А вы когда ушли, а мы с Иркой вдвоём остались, он знаете как хохотать начал! – не выдержал Серёга (он забавно переставлял слова, торопясь высказаться). – Злорадно так… Будто радовался очень!

– А чего это вы задержались? Зачем это? – встрял дурашливым голосом Женька, но никто его не поддержал, и Женька умолк.

– Так говоришь, он опять… начал? – переспросил Саша. – А чего молчали-то оба, не сказали? Я сразу понял, что место там… нехорошее. Почувствовал что-то. Тишина эта странная, и смех… Говорят, сказки – про Лешего, а вот привести бы их сюда вечерком, да оставить одних. Пусть бы послушали… сказочку. Вот тогда бы и решали – сказки это или всё-таки не сказки!

– А ты сам-то веришь? – спросил кто-то Сашу.

– Да нет, конечно! Вас пугаю, – отшутился тот. – Чепуха это всё. Дерево так скрипит – мёртвое потому что. Само не живёт, и никто в нём жить не может.

Никто ему не возразил, все молчали. Мы с Серёгой переглянулись – и подумали, наверное, одно и то же: если всё так, как говорит Саша, то почему оно молчало, дожидаясь, когда последний человек скроется в лесу. И тогда – захохотало громко, победно, торжествующе…
Год спустя мы снова оказались в тех краях, но сколько ни ходили, сколько ни искали, той поляны с чёрным деревом так и не нашли. Как сквозь землю провалилась! Сгинула!

Не нашли – и не надо. И хорошо, что мы её не нашли. Спаси и сохрани нас, Господи, от лесной сумеречной жути, от болотных страхов, от встречи с лесной нечистью убереги! Есть она! Знаем…